Напишите нам
Вопрос, пожелание, предложение? Напишите нам, мы ответим в течение дня
Вы соглашаетесь с политикой обработки персональных данных
Подробная программа курса
Оставьте ваши данные и мы вышлем файл с подробной программой курса
Вы соглашаетесь с политикой обработки персональных данных
Запишитесь на курс по ОИТП
Вы соглашаетесь с политикой обработки персональных данных
Моя профессия как стратегия выживания после травмы и путь к самому себе
Интерьвью с Францем Руппертом
Почему я стал психотерапевтом?
Зачем я вообще начал свое собственное психотерапевтическое направление? Как психотравмы приводят к тому, что наша профессиональная и трудовая деятельность — это почти исключительно стратегии выживания при травмах? Следующее эссе даст ответы на эти вопросы.
Я появился на свет в 1957 году в крошечной баварской деревушке, где моя мать родилась и выросла на ферме. Мой отец пришел в эту деревню в качестве переселенца со своим стадом овец и встретил мою мать на соседней ферме, где та работала служанкой. Двое одиноких людей, по-видимому, быстро полюбили друг друга в трудные послевоенные годы.
В родной деревне моей матери я четыре года ходил в сельскую школу. Затем я перешел в среднюю школу в маленьком городке в семи километрах оттуда. Моя мать всегда пугала меня, что если ты не будешь учиться, тебе придется пойти на карьер, как твоему отцу. Для моего отца, который из-за хаоса войны окончил только среднюю школу, это была единственная альтернатива овцеводству. После того как я впервые увидел карьер, он стал для меня ужасающим, бездонным, угрожающим жизни местом. Работать там означало подвергаться воздействию каменных блоков весом в тонны, дробеструйного порошка, кривых деревянных кранов, ветра и погоды. Так или иначе я был очень напуганным ребенком, и с каждым днем все сильнее молился о том, чтобы мой отец вечером благополучно вернулся домой. Смерть отца и кормильца семьи — была ужасной перспективой, которая стала горькой реальностью для моей матери. Ее отец был убит падающей веткой на работе в лесу во время обеденного перерыва, когда моей матери было всего 18 лет. Ей также пришлось вместе с сестрами вымыть ушибленное тело отца и подготовить его к погребению. Травма, от которой она так и не оправилась за всю жизнь. С тех пор как 23 декабря произошел этот несчастный случай, каждое Рождество в нашем доме стало трагедией. Ожидаемо моя мать убегала из гостиной посреди самых прекрасных рождественских событий и запиралась в маленькой комнате на несколько часов. Это был настоящий ужас для меня в детстве. В то время я понятия не имел о травме и ретравматизации через триггерные стимулы.
Только не работай в карьере!
Поэтому я учился. Я стал лучшим в классе, затем и в гимназии. Это принесло мне репутацию "Заучки". Но что еще поможет, если ты не хочешь закончить простым рабочим, как твой отец? В гимназии у меня был любимый предмет, который, как мне казалось, мог бы стать будущей профессией: Немецкий язык. Я любил писать и мог представлять, как стану учителем немецкого языка или журналистом. Также у меня были хорошие оценки по физике, и мой учитель поощрял меня изучать эту дисциплину. Затем в свой список будущих профессий я добавил пищевую технологию, потому что думал, что люди всегда нуждаются в пище, а значит, это надежное рабочее место.
Что значит безработица, я несколько раз испытал на себе рядом с Отцом. Зимой он часто оставался без работы, поэтому ему приходилось ходить в контору за пособием. Когда он был дома, а не на работе, настроение было довольно депрессивным, и беспокойство по поводу денег росло. Из-за своего нищего детства, моя мать дважды раздумывала над каждой маркой, прежде чем потратить ее. Она работала без устали. Для нее всегда было чем заняться: готовить, мыть, гладить, убирать, заготавливать дрова. Она никогда не отдыхала. И поэтому ей было тяжело видеть, когда мы, дети - я самый старший из пяти - бездельничали и просто играли. Она постоянно поручала нам то одно, то другое. Когда она согласилась работать неполный рабочий день швеей, а позже уборщицей, то домашняя работа и уход за младшими братьями и сестрами, насколько это было возможно, были переложенны на меня и мою следующую старшую сестру. "Сначала работа, потом удовольствие" стало девизом моей жизни. Только когда все сделано, приходит свободное время.
В детстве я зарабатывал деньги, оказывая услуги бабушке по материнской линии, сопровождая ее в церковь, в сберегательную кассу за пенсией или терпеливо выслушивать ее тревожные истории за чашкой кофе. Также один из младших братьев моей матери время от времени давал мне ту или иную банковскую купюру. Он остался холостяком с достаточно доходной работой на мраморной фабрике, и за неимением хобби, он имел действительно слишком много денег. В результате чего проводил слишком много времени в сельских гостиницах и чересчур много выпивал и курил. Когда мне было 16 лет, я тоже искал работу на стройке или на мраморной фабрике на время больших летних каникул. Таким образом я заработал деньги на мопед и в то же время узнал, что значит рано вставать и считать минуты и часы в течение всего дня до конца моей смены. К счастью, я не могу пить алкоголь, поэтому я избежал судьбы обычного рабочего с нетерпением ждать следующего пива во время перерывов и в конце дня.
Для чего нужна психология?
Почему я в общем-то изучал психологию? В первую очередь я использовал карманные деньги не только на покупку произведений немецких писателей, но и на издание в мягкой обложке некого господина Фрейда, что создавало у меня впечатление, что благодаря этому можно видеть людей насквозь. В любом случае, как только меня приняли на факультет психологии в Мюнхене я сразу же прекратил свое добровольное служение в церковной газете. В первых семестрах я с большим уважением посещал лекции, прежде чем на третьем семестре попал в лапы левых студенческих представителей, которые объяснили мне, что такое "буржуазная" научная психология и как она только и пытается адаптировать людей к рамкам капитализма. С тех пор я больше не доверяю учениям профессоров. Каким-то образом я все-таки закончил учебу с относительно хорошими оценками. После этого, с точки зрения знаний, я почти не имел представления о человеческой психике. К тому же, так как я не следовал обычному пути сокурсников, в качестве основного направления своей деятельности выбрал "клиническую психологию", вероятно надеясь когда-нибудь стать терапевтом и консультантом. С другой стороны, меня больше привлекала область "Промышленной и организационной психологии". С детства я хорошо знал, что такое работа. Я также был знаком с эксплуатацией рабочих из-за плохих условий труда и низкой оплаты труда. Однако я всегда колебался между идеей улучшения условий труда благодаря науке, психологии и осознанием того, что улучшение условий труда только сохраняет систему и поддерживает жизнь капитализма. В конце концов, в то время были даже профессора в области индустриальной психологии, которые писали книги под названием "Lohnarbeitspsychologie" (Психология наемного труда) (Гросскурт и Фольперт 1975).
Каким-то образом я вырос до научного ассистента, а затем и до научного сотрудника. После получения диплома я даже смог продолжить работу в этой области исследований и защитить докторскую диссертацию. Я был поражен тому, как легко можно заработать много денег, сидя в сухом и теплом офисе, читая книги, время от времени звоня по телефону, писав статьи и посещая собрания. У меня всегда был собственный опыт работы в холодных заводских цехах и на сквозных стройплощадках. Я также сравнивал себя с моими братьями и сестрами, которым приходилось гораздо больше работать портными, мясниками или пекарями за гораздо меньшие деньги, но все же они производили что-то осязаемое, как одежда, мясо или вкусные пирожные. Как теперь я мог бы думать, заработная плата и производительность - это не прямая зависимость, а скорее социально опосредованные отношения. Во время исследовательского проекта "Восприятие и распознавание опасностей", в течение которого мне приходилось время от времени покидать свой университетский кабинет и окунаться в суровую реальность наемного труда, я вдруг обнаружил, что анализируя работу лесничих, я вспоминаю, как в результате несчастного случая, во время работы в лесу посреди Шварцвальда погиб мой дед. Внезапно мне показалось, что моя исследовательская работа имеет смысл. С ее помощью я смогу предотвратить подобные вещи в других семьях.
Быть ученым или практиком?
Докторская степень в области исследований охраны труда стала путевкой в мою дальнейшую научную карьеру, которая, в конце концов, привела меня в университет прикладных наук, где я мог преподавать психологию как профессор социальной работы. Каким-то образом я увидел, что достиг цели своих профессиональных устремлений: Профессор Доктор! В студенческой газете было напечатано интервью со мной, в котором я сказал, "что маленький мальчик во мне счастлив". Это было отмечено с удивлением некоторыми коллегами - у взрослого профессора до сих пор есть маленький мальчик?!
Однако мне это казалось, что это будет слишком просто. Во-первых, женский колледж вдохновленный феминизмом, в то время предпочитал женщину мужчине-психологу. С другой стороны, студенты, изучающие социальную работу, в меньшей степени интересовались наукой, чем практикой — что бы они ни понимали на практике. Уже тогда неолиберальные образцы мышления — конкуренция, приватизация, глобализация — всегда в большей степени определяли дискурсы в нашем университете, что все сильнее и сильнее удерживало меня от инвестирования моей энергии в дальнейшее развитие университета. Вместо этого я все больше и больше смещал свое внимание на психотерапию и вопрос о том, как возникают такие явления, как "шизофрения" и "психоз", и что можно сделать, чтобы их вылечить. Вскоре мне стало ясно, что биологически ориентированная психиатрия со своей медикаментозной терапией — это ухабистая тропа. Переломный момент в мою профессиональной жизнь, однако принесла ситуация в моей личной жизни. Я еще не был женат, но у меня была постоянная девушка и одновременно я был влюблен в одну студентку. Теперь я стоял между двумя женщинами, полностью разорванными на части внутри и неспособным выбрать между двумя женщинами. В этой ситуации я столкнулся с неким г-ном Хеллингером, представлявший метод терапии, который он назвал "семейными расстановками" (Хеллингер, 1994).
Я принимал участие в одном из его семинаров в университете Мюнхена. Меня сразу же несколько раз выбирали заместителем в расстановках, и я был полностью раздавлен тем, что пережил на соответствующих ролях. Это было больше, чем просто ролевая игра! Я хотел продолжить этот путь и таким образом вступил в контакт с пространством расстановок, в котором меня так же высоко ценили как профессора психологии. Тем не менее в первую очередь для меня было важно решение моей собственной любовной проблемы. Из соображений порядочности я решил в пользу моей предыдущей подруги, на которой также женился несколько лет спустя. С семейными расстановками я считал, что нашел философский камень, и поэтому со рвением бросился в них. Действительно, этот метод, при котором другие люди выступают в роли заместителей членов семьи, может точно отобразить психологическую реальность "клиента". Даже если они вообще не знают клиента, словесные и невербальные выражения заместителей могут дать глубокое понимание межличностных отношений клиента.
Впервые в жизни я понял это и то, как я могу влиять на отношения через свое поведение и особенно через свое внутреннее отношение. Что я не должен быть слепым и беспомощным в их милосердии. Я также понял, насколько неспособен к отношениям, когда мне было почти 40 лет. Так что с помощью семейных расстановок я смог не только показать другим людям лучшие способы формирования их отношений. Каждый раз, когда я работал с клиентом, я узнавал что-то новое.
Сочетание профессиональной и личной жизни?
Но опять же, я представлял себе, что это слишком просто. Чем более успешным я становился, тем больше я крутился как белка в колесе. С одной стороны, университет с высокой преподавательской приверженностью к лекциям, семинарам и стажировкам. С другой стороны, моя собственная терапевтическая практика, открытый семинар и дальнейшее обучение, которые в основном проходили в выходные дни. Это повлияло на мои отношения с женой, которая не могла решить пойти по пути самопознания, выбранным мной. Она осталась верна своим феминистским убеждениям.
Поэтому мы все больше и больше шли своими собственными дорогами, которые часто пересекались только в общие праздники. Это вызывало у меня стресс. Без осознания, усиленного многими терапевтическими аккомпанементами, того, что даже разделение не является решением и что те же самые проблемы вскоре возникли бы в других партнерских отношениях, я, наверное, пошел бы по этому пути. Теперь, однако, мое собственное понимание и опыт стольких похожих историй отношений людей, с которыми я работал в терапии, поставили меня на другой путь. Сейчас я занимаюсь собой и своей собственной историей гораздо глубже, чем когда-либо прежде. То, что я обнаружил в процессе, не оставило камня на камне. Очевидно, что я выжил только психологически, но никогда не жил по-настоящему. Моя твердая убежденность в том, что я был ребенком мечты для моих родителей, растворилась в воздухе. Правда в том, что мои мама и папа сначала хотели заработать денег и построить дом, прежде чем иметь детей. Так что я был в плохой ситуации, и моя мать пыталась от меня избавиться. К тому же она работала на шумной холодной мраморной фабрике до 7 месяца беременности.
За день до родов она вышла вспахать поле с плугом. По ее собственным словам, быки бы не справились без нее. Сначала работа, потом ребенок! Я только и слышал жалобы матери на мое рождение, каким оно было тяжелым, и как она чуть не умерла от потери крови, если бы врач не пришел на следующий день и не остановил бы кровотечение. Ни слова о том, как бы она была счастлива со мной. И так продолжалось. По рассказам моей матери, я чуть не умер через год, потому что не мог выносить сухое молоко, которое давали мне в качестве заменителя всего после шести недель грудного вскармливания. Если бы вышеупомянутый семейный врач не поднял тревогу и не поменял еду на рисовую кашу, я бы, наверное, не был сегодня жив. В основном со мной оставалась мать, так как мой отец был пастухом и вместе со своей паствой ходил через села. Судя по-всему, я еще был "кричащим ребенком", который ужасно действовал на нервы моему отцу, когда тот приходил домой и хотел провести свой час с женой. Как рассказали мои родители в мой 50-летний день рождения, однажды вечером, когда я не мог перестать кричать, отец подошел к моей кроватке и так наорал на меня, что я тут же замолчал и с тех пор, наверное, больше никогда не кричал. "Потом была тишина", - с гордостью сказала моя мама.
В очередной раз я был ошеломлен этой, казалось бы, забавной историей! Но потом я все больше приходил в себя и смог похоронить иллюзии счастливого детства и любящих родителей. С момента моего зачатия я не был желанным и после этого не испытывал настоящей родительской любви и душевного тепла. Кроме того, у обоих родителей не было никаких запретов на физическое наказание нас, детей. Они били нас руками, пинали ногами и использовали прутья, ложки и ремни, чтобы причинить физическую боль и унизить нас психологически. Аресты в комнатах и комендантский час сделали все остальное. Отсутствие любви и жестокость собственного детства помогли мне серьезно отнестись к реальности детских травм людей, с которыми я работал в терапии. Таким образом, я продолжаю работать над разработкой нового подхода: теория и терапия психотравмы с ориентацией на идентичность (ОИТП). Книга "Фрюхесская травма" (Ruppert 2014) - это результат моего исследования собственной пренатальной истории.
Приходя к собственной правде и реальности
Почему я стал психологом и психотерапевтом? Потому что мне самому это было нужно. Потому что я должен был научиться распознавать свое внутреннее "Я", находить для него лингвистическое выражение и искать способы открыть себя. Так что все мои профессиональные шаги всегда были стратегиями выживания при травмах. Но они также привели меня к моим травмам и к возможности столкнуться с ними. Теперь я могу использовать свои знания и опыт на благо тех, у кого есть профессиональные заботы. Я могу помочь им осознать свои стратегии выживания и увидеть травмы, которые когда-то сделали необходимым идти в раскол с собой. С этой точки зрения, шаги в направлении восстановления собственной психики могут быть сделаны. Так что моя жизнь всегда сталкивалась с новыми вызовами, которые я не мог решить психически. Сначала я пытался справиться с ними с помощью привычных стратегий выживания. Если это не срабатывало, мне было легко создать новую стратегию выживания после травмы. В то же время я все быстрее понимаю в таких ситуациях, что теперь есть шанс проникнуть глубже в себя и интегрировать ту часть меня, которая была отколота от меня до сих пор.
Биография травмы
Как я знаю из своей терапевтической практики, я не единичный случай. Многие люди просыпаются только тогда, когда достигают своих пределов. Только тогда они ищут терапевтическую поддержку. В большинстве случаев оказывается, что они не могут продолжать свои привычные стратегии выживания после травмы, как раньше. Я выяснил, что многие люди не только пережили травматический жизненный опыт, но и что вся их жизнь уже является "биографией травмы"
Травма собственной преступности
↑
Травма сексуальности
↑
Травма Любви
↑
Травма Идентичности
Эта биография травмы начинается с того, что я называю "травмой идентичности" (Ruppert and Banzhaf 2017). Это случается, когда человека вообще не должно быть. Тогда когда его не хочет мать, которая беременна им. Что случается чаще, чем некоторые думают. Женщины беременеют в результате изнасилования, они еще слишком молоды, чтобы стать матерями, у них уже есть ребенок, о котором нужно позаботиться, как вдруг снова узнают, что уже снова беременны, они не хотят иметь так много детей или уже закончили рожать внутри себя, как вдруг снова узнают, что беременны. Все это также быстро порождает мысли об абортах, и даже если аборт не был сделан, нерожденный ребенок может неделями сидеть в камере смертников, а не в утробе приветливой матери. Это может превратить имплантацию оплодотворённой яйцеклетки в игру не на жизнь, а на смерть.
Такие ситуации часто приводят к тому, что ребенок раскалывается психически и пытается выживать в утробе матери. Для этого ребенок отказывается от собственного здорового эго и взамен его в очень раннем возрасте развивает эго выживания. Он умело приспосабливается к матери, чтобы быть как можно более незаметным и быть как можно меньшей обузой для матери. «Травма идентичности» неизбежно приводит к «травме любви», потому что в центре внимания собственных психологических событий уже находится не сам человек, а другие люди снаружи. Это снаружи — мать в маленьком ребенке. Мать — это его мир и, таким образом, становится центром его психики. Но ребёнок ссылается на мать, которая его отвергает. Это фундаментальное противоречие, которое всегда идет в ущерб собственному психическому здоровью. Ребенок готов пожертвовать собой ради матери. Он предоставляет себя в распоряжение с девизом: если мать уже дала мне жизнь, т.е не убила меня, то я должен также выразить ей благодарность. Стыковка с матерью может зайти настолько далеко, что ребенок также настолько глубоко усваивает травматические чувства матери, что не может отличить свои страхи, гнев, боль или стыд от чувств матери. Поэтому "травма любви" также означает, что человек остается в детстве и никогда по-настоящему не вырастает.
Это также отражается в его образовательном и профессиональном развитии. Он всегда ориентируется на внешний мир и на власти, которыми, как он надеется, будет замечен и увиден. Такие дети становятся адаптированными и хорошо воспитанными учениками, которые учатся тому, что им дается. Так как они не имеют доступа к собственному эго, им не трудно, с одной стороны, узнать факты и выполнить задачи, которые не имеют ничего общего с ним самим. Кроме того, вся система школы и обучения ориентирована на соревнования (Кон, 1989 г.). Если вы хотите добиться успеха в жизни, вы должны быть лучше, чем ваши одноклассники и сокурсники. Это продолжает в огромной степени способствовать внешней ориентации. Я не смотрю на себя, т.е. на свои желания, потребности и цели, а ориентируюсь на других, на моих коллег-конкурсантов и на тех, кто определяет победителей и проигравших в конкурсе через оценки, сертификаты и отчеты, т.е. на преподавателей, профессоров и начальство в компании. Социальное окружение также обеспечивает для этого соответствующую идеологию: дети стремящиеся к успеху, получите очки! Не спрашивайте, что общество может сделать для вас, а что вы можете сделать для служения обществу!
Расщепление психики
Психическая травма приводит к расщеплению личности человека на три основные психические структуры (Рисунок 2): - Как травмированные люди, мы все еще имеем здоровые психические функции.
Основной принцип человеческой психики, позволяющий живому организму получить доступ к своей окружающей среде и своему внутреннему миру, остается неизменным.
Однако травмирующие переживания, которые не могут быть навсегда признаны реальными, должны быть отделены друг от друга. Например, тот факт, что тебя не хотят, не любят и не защищают родители. Связанные с этим чувства страха, гнева, стыда и физической боли нельзя переносить постоянно, поэтому они должны быть заблокированы. Это могут быть вещества, выполняющие анестезирующие и наркотические функции для человеческого организма. В зависимости от возраста, в котором человек становится жертвой травмы, развиваются внутренние части идентичности. Может быть даже так, что некоторые части все еще чувствуют себя как в утробе матери или все еще застряли в родовом канале.
Как аналог травмированных частей, стратегии выживания затем развиваются в расколотой психике. Они просто утверждают, что травмы не было. Они затуманивают ее и изобретают в своем воображении противоположный мир, который кажется красивым и необремененным. При необходимости они прибегают к наркотикам и такому поведению, которое может создать такой красивый вид, по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Чем экстремальнее психотравма, тем экстремальнее становятся стратегии выживания человека.
Схема 2: Разделение в структуре личности из-за психотравмы
Максимальная готовность к адаптации
В профессиональной реализации это означает, что травмированные люди могут также адаптироваться к системам, которые не отвечают их собственным потребностям и даже наносят им вред. Они просто игнорируют эту реальность и во многом уговаривают себя на нее. Они яростно сопротивляются критике своих адаптационных стратегий, потому что в противном случае им пришлось бы противостоять своим собственным отстраненным травматическим чувствам. Таким образом, могут возникнуть и целые экономические системы, в которых разделение человеческих чувств принципиально необходимо. Вместо собственных потребностей, для которых кто-то работает, на его место приходят абстрактные явления, такие как "деньги", "прибыль" или "рост".
Тогда работа больше не служит людям для удовлетворения их жизненных потребностей и достижения хорошей жизни (Бауэр 2013). Он становится средством для достижения цели максимизации прибыли. Люди больше не работают, чтобы жить хорошо, они живут больше, чтобы работать с утра до вечера. Чем больше они работают, тем больше они, в свою очередь, ликвидируют собственные возможности трудоустройства в такой экономической системе и в конечном итоге оказываются на краю пропасти безработицы. Поэтому и это тоже неприятное положение вещей, поскольку оно связано с безденежностью и, следовательно, с исключением всех продуктов, которые можно получить только за деньги. Экономическая система товарного производства (Varufakis 2015) также порождает все новые и новые потребительские потребности и усиливает внешнюю ориентацию тех, кто сохраняет ее на основе своей травмы идентичности и травмы любви со своей стратегией выживания при травме. Мы везде, но только не с нами, метко озаглавленная книга Герхарда Мильцнера об обществе цифрового потребителя (Milzner 2017).
Метод запроса и резонансная техника
Как уже упоминалось, я начал работать терапевтически с семейными растановками в 1994 году. В то же время я разработал свою собственную теорию, которую я называю IoPT. Которую я называю методом запроса. Он заключается в том, что человек, которого я сопровождаю, терапевтически формулирует свою собственный запрос. Это может быть конкретный вопрос (например, как я пережил свое рождение?), цель (например, я хочу любить себя) или мысль, которая занимает ума (например, почему мне никогда не хватает?). Каждое слово в запросе - это отдельная часть информации, которая дает информацию о психике человека и его развитии. Для того, чтобы понять психическое строение за словом, я использую резонансную технику. Для этого других людей в группе просят войти в резонанс с соответствующим словом. В индивидуальном занятии слова ставятся на напольные якоря, и человек, делающий запрос, затем встает сам на эти якоря и, таким образом, входит в резонанс сам. По моему опыту эта техника работает очень точно. В течение короткого времени, например, в групповой ситуации, становится понятна основная структура заявки. Отдельные резонаторы выражают здоровую, травмированную и выживающую часть человека, которые показывает растановка в разном возрасте.
Таким образом, растановка часто может быть отнесена к определенному разделу биографии травмы человека и приведена к психологической интеграции. В 1994-1998 гг. я проводил отдельные открытые семинары по рабочим и организационным растановкам, на которых участники могли обсуждать вопросы, связанные с работой и деятельностью компаний. Регулярно выяснялось, что проблемы, с которыми люди сталкиваются в своей трудовой и профессиональной жизни, можно проследить по травмам, которые уже возникли в детстве и которые сейчас вновь и вновь повторяются с разным кадровым составом. Вместо враждебно настроенной матери, вместо брата и сестры, в симбиозе ненависти и любви втягивается начальник (Ruppert 2001). В случае с методом запроса, каждый человек сам решает, из какой области поступает запрос. Это могут быть также профессиональные или денежные проблемы. Запрос может быть также выражена рисунком. В этом случае различные элементы рисунка сначала идентифицируются и выражаются через резонансные генераторы. Недавно человек сформулировал запрос: "Я хочу получать зарплату, которая мне причитается". Как и следовало ожидать, "зарплата" была его отцом, за признание которого он боролся на протяжении всей своей жизни.
Травматизированные общества
Если большинство людей в обществе испытывают психологическую травму, то вместе они образуют также травматизированные и травмирующие общества (Ruppert 2018).
Как такое может случиться? Очевидно, через войны. Войны — это систематические проекты, направленные на травмирование масс людей, как пострадавших от травм, так и виновных в них. Ориентированная на конкуренцию экономика также приводит к тому, что миллионы жертв травм и лиц, наносящих им травмы, становятся их жертвами. Точно так же отношения между мужчинами и женщинами могут легко стать источником взаимной травмы. Наконец, детство — это кошмар, из которого человечество только пробуждается (deMause 1980). Каждое родительское поколение по-своему находит способы и средства нанести серьезный психологический ущерб своему детскому поколению. Сегодня самые высокие показатели рождаемости при кесаревом сечении, ранний внешний уход за детьми в яслях, массовый развод родителей и ориентированная на конкуренцию школьная система, среди прочего, требуют, чтобы дети в раннем возрасте демонстрировали наилучшие результаты, воздерживались от необходимости играть и думали о будущем.
В травмированном обществе нелегко найти свой путь как в личном, так и в профессиональном плане. Поэтому это должно быть поставлено как самостоятельная цель. Как мне найти выход из моей задачи идентификации и прийти к стабильному и надежному Я? Как найти партнера, который хочет что-то подобное? Как найти профессиональную нишу, где мне не придется сгибаться и отказываться от себя и получать достаточно финансовых средств, чтобы жить хорошую жизнь? Как избавить собственных детей от необходимости идти по пути "травмы любви" в раннем возрасте? На данный момент я очень рад, что встал на этот путь, и что могу сопровождать многих других людей по своей профессии немного на пути из его травмы идентичности. Я подозреваю, что сейчас это больше, чем просто моя стратегия выживания при травме.
Зачем я вообще начал свое собственное психотерапевтическое направление? Как психотравмы приводят к тому, что наша профессиональная и трудовая деятельность — это почти исключительно стратегии выживания при травмах? Следующее эссе даст ответы на эти вопросы.
Я появился на свет в 1957 году в крошечной баварской деревушке, где моя мать родилась и выросла на ферме. Мой отец пришел в эту деревню в качестве переселенца со своим стадом овец и встретил мою мать на соседней ферме, где та работала служанкой. Двое одиноких людей, по-видимому, быстро полюбили друг друга в трудные послевоенные годы.
В родной деревне моей матери я четыре года ходил в сельскую школу. Затем я перешел в среднюю школу в маленьком городке в семи километрах оттуда. Моя мать всегда пугала меня, что если ты не будешь учиться, тебе придется пойти на карьер, как твоему отцу. Для моего отца, который из-за хаоса войны окончил только среднюю школу, это была единственная альтернатива овцеводству. После того как я впервые увидел карьер, он стал для меня ужасающим, бездонным, угрожающим жизни местом. Работать там означало подвергаться воздействию каменных блоков весом в тонны, дробеструйного порошка, кривых деревянных кранов, ветра и погоды. Так или иначе я был очень напуганным ребенком, и с каждым днем все сильнее молился о том, чтобы мой отец вечером благополучно вернулся домой. Смерть отца и кормильца семьи — была ужасной перспективой, которая стала горькой реальностью для моей матери. Ее отец был убит падающей веткой на работе в лесу во время обеденного перерыва, когда моей матери было всего 18 лет. Ей также пришлось вместе с сестрами вымыть ушибленное тело отца и подготовить его к погребению. Травма, от которой она так и не оправилась за всю жизнь. С тех пор как 23 декабря произошел этот несчастный случай, каждое Рождество в нашем доме стало трагедией. Ожидаемо моя мать убегала из гостиной посреди самых прекрасных рождественских событий и запиралась в маленькой комнате на несколько часов. Это был настоящий ужас для меня в детстве. В то время я понятия не имел о травме и ретравматизации через триггерные стимулы.
Только не работай в карьере!
Поэтому я учился. Я стал лучшим в классе, затем и в гимназии. Это принесло мне репутацию "Заучки". Но что еще поможет, если ты не хочешь закончить простым рабочим, как твой отец? В гимназии у меня был любимый предмет, который, как мне казалось, мог бы стать будущей профессией: Немецкий язык. Я любил писать и мог представлять, как стану учителем немецкого языка или журналистом. Также у меня были хорошие оценки по физике, и мой учитель поощрял меня изучать эту дисциплину. Затем в свой список будущих профессий я добавил пищевую технологию, потому что думал, что люди всегда нуждаются в пище, а значит, это надежное рабочее место.
Что значит безработица, я несколько раз испытал на себе рядом с Отцом. Зимой он часто оставался без работы, поэтому ему приходилось ходить в контору за пособием. Когда он был дома, а не на работе, настроение было довольно депрессивным, и беспокойство по поводу денег росло. Из-за своего нищего детства, моя мать дважды раздумывала над каждой маркой, прежде чем потратить ее. Она работала без устали. Для нее всегда было чем заняться: готовить, мыть, гладить, убирать, заготавливать дрова. Она никогда не отдыхала. И поэтому ей было тяжело видеть, когда мы, дети - я самый старший из пяти - бездельничали и просто играли. Она постоянно поручала нам то одно, то другое. Когда она согласилась работать неполный рабочий день швеей, а позже уборщицей, то домашняя работа и уход за младшими братьями и сестрами, насколько это было возможно, были переложенны на меня и мою следующую старшую сестру. "Сначала работа, потом удовольствие" стало девизом моей жизни. Только когда все сделано, приходит свободное время.
В детстве я зарабатывал деньги, оказывая услуги бабушке по материнской линии, сопровождая ее в церковь, в сберегательную кассу за пенсией или терпеливо выслушивать ее тревожные истории за чашкой кофе. Также один из младших братьев моей матери время от времени давал мне ту или иную банковскую купюру. Он остался холостяком с достаточно доходной работой на мраморной фабрике, и за неимением хобби, он имел действительно слишком много денег. В результате чего проводил слишком много времени в сельских гостиницах и чересчур много выпивал и курил. Когда мне было 16 лет, я тоже искал работу на стройке или на мраморной фабрике на время больших летних каникул. Таким образом я заработал деньги на мопед и в то же время узнал, что значит рано вставать и считать минуты и часы в течение всего дня до конца моей смены. К счастью, я не могу пить алкоголь, поэтому я избежал судьбы обычного рабочего с нетерпением ждать следующего пива во время перерывов и в конце дня.
Для чего нужна психология?
Почему я в общем-то изучал психологию? В первую очередь я использовал карманные деньги не только на покупку произведений немецких писателей, но и на издание в мягкой обложке некого господина Фрейда, что создавало у меня впечатление, что благодаря этому можно видеть людей насквозь. В любом случае, как только меня приняли на факультет психологии в Мюнхене я сразу же прекратил свое добровольное служение в церковной газете. В первых семестрах я с большим уважением посещал лекции, прежде чем на третьем семестре попал в лапы левых студенческих представителей, которые объяснили мне, что такое "буржуазная" научная психология и как она только и пытается адаптировать людей к рамкам капитализма. С тех пор я больше не доверяю учениям профессоров. Каким-то образом я все-таки закончил учебу с относительно хорошими оценками. После этого, с точки зрения знаний, я почти не имел представления о человеческой психике. К тому же, так как я не следовал обычному пути сокурсников, в качестве основного направления своей деятельности выбрал "клиническую психологию", вероятно надеясь когда-нибудь стать терапевтом и консультантом. С другой стороны, меня больше привлекала область "Промышленной и организационной психологии". С детства я хорошо знал, что такое работа. Я также был знаком с эксплуатацией рабочих из-за плохих условий труда и низкой оплаты труда. Однако я всегда колебался между идеей улучшения условий труда благодаря науке, психологии и осознанием того, что улучшение условий труда только сохраняет систему и поддерживает жизнь капитализма. В конце концов, в то время были даже профессора в области индустриальной психологии, которые писали книги под названием "Lohnarbeitspsychologie" (Психология наемного труда) (Гросскурт и Фольперт 1975).
Каким-то образом я вырос до научного ассистента, а затем и до научного сотрудника. После получения диплома я даже смог продолжить работу в этой области исследований и защитить докторскую диссертацию. Я был поражен тому, как легко можно заработать много денег, сидя в сухом и теплом офисе, читая книги, время от времени звоня по телефону, писав статьи и посещая собрания. У меня всегда был собственный опыт работы в холодных заводских цехах и на сквозных стройплощадках. Я также сравнивал себя с моими братьями и сестрами, которым приходилось гораздо больше работать портными, мясниками или пекарями за гораздо меньшие деньги, но все же они производили что-то осязаемое, как одежда, мясо или вкусные пирожные. Как теперь я мог бы думать, заработная плата и производительность - это не прямая зависимость, а скорее социально опосредованные отношения. Во время исследовательского проекта "Восприятие и распознавание опасностей", в течение которого мне приходилось время от времени покидать свой университетский кабинет и окунаться в суровую реальность наемного труда, я вдруг обнаружил, что анализируя работу лесничих, я вспоминаю, как в результате несчастного случая, во время работы в лесу посреди Шварцвальда погиб мой дед. Внезапно мне показалось, что моя исследовательская работа имеет смысл. С ее помощью я смогу предотвратить подобные вещи в других семьях.
Быть ученым или практиком?
Докторская степень в области исследований охраны труда стала путевкой в мою дальнейшую научную карьеру, которая, в конце концов, привела меня в университет прикладных наук, где я мог преподавать психологию как профессор социальной работы. Каким-то образом я увидел, что достиг цели своих профессиональных устремлений: Профессор Доктор! В студенческой газете было напечатано интервью со мной, в котором я сказал, "что маленький мальчик во мне счастлив". Это было отмечено с удивлением некоторыми коллегами - у взрослого профессора до сих пор есть маленький мальчик?!
Однако мне это казалось, что это будет слишком просто. Во-первых, женский колледж вдохновленный феминизмом, в то время предпочитал женщину мужчине-психологу. С другой стороны, студенты, изучающие социальную работу, в меньшей степени интересовались наукой, чем практикой — что бы они ни понимали на практике. Уже тогда неолиберальные образцы мышления — конкуренция, приватизация, глобализация — всегда в большей степени определяли дискурсы в нашем университете, что все сильнее и сильнее удерживало меня от инвестирования моей энергии в дальнейшее развитие университета. Вместо этого я все больше и больше смещал свое внимание на психотерапию и вопрос о том, как возникают такие явления, как "шизофрения" и "психоз", и что можно сделать, чтобы их вылечить. Вскоре мне стало ясно, что биологически ориентированная психиатрия со своей медикаментозной терапией — это ухабистая тропа. Переломный момент в мою профессиональной жизнь, однако принесла ситуация в моей личной жизни. Я еще не был женат, но у меня была постоянная девушка и одновременно я был влюблен в одну студентку. Теперь я стоял между двумя женщинами, полностью разорванными на части внутри и неспособным выбрать между двумя женщинами. В этой ситуации я столкнулся с неким г-ном Хеллингером, представлявший метод терапии, который он назвал "семейными расстановками" (Хеллингер, 1994).
Я принимал участие в одном из его семинаров в университете Мюнхена. Меня сразу же несколько раз выбирали заместителем в расстановках, и я был полностью раздавлен тем, что пережил на соответствующих ролях. Это было больше, чем просто ролевая игра! Я хотел продолжить этот путь и таким образом вступил в контакт с пространством расстановок, в котором меня так же высоко ценили как профессора психологии. Тем не менее в первую очередь для меня было важно решение моей собственной любовной проблемы. Из соображений порядочности я решил в пользу моей предыдущей подруги, на которой также женился несколько лет спустя. С семейными расстановками я считал, что нашел философский камень, и поэтому со рвением бросился в них. Действительно, этот метод, при котором другие люди выступают в роли заместителей членов семьи, может точно отобразить психологическую реальность "клиента". Даже если они вообще не знают клиента, словесные и невербальные выражения заместителей могут дать глубокое понимание межличностных отношений клиента.
Впервые в жизни я понял это и то, как я могу влиять на отношения через свое поведение и особенно через свое внутреннее отношение. Что я не должен быть слепым и беспомощным в их милосердии. Я также понял, насколько неспособен к отношениям, когда мне было почти 40 лет. Так что с помощью семейных расстановок я смог не только показать другим людям лучшие способы формирования их отношений. Каждый раз, когда я работал с клиентом, я узнавал что-то новое.
Сочетание профессиональной и личной жизни?
Но опять же, я представлял себе, что это слишком просто. Чем более успешным я становился, тем больше я крутился как белка в колесе. С одной стороны, университет с высокой преподавательской приверженностью к лекциям, семинарам и стажировкам. С другой стороны, моя собственная терапевтическая практика, открытый семинар и дальнейшее обучение, которые в основном проходили в выходные дни. Это повлияло на мои отношения с женой, которая не могла решить пойти по пути самопознания, выбранным мной. Она осталась верна своим феминистским убеждениям.
Поэтому мы все больше и больше шли своими собственными дорогами, которые часто пересекались только в общие праздники. Это вызывало у меня стресс. Без осознания, усиленного многими терапевтическими аккомпанементами, того, что даже разделение не является решением и что те же самые проблемы вскоре возникли бы в других партнерских отношениях, я, наверное, пошел бы по этому пути. Теперь, однако, мое собственное понимание и опыт стольких похожих историй отношений людей, с которыми я работал в терапии, поставили меня на другой путь. Сейчас я занимаюсь собой и своей собственной историей гораздо глубже, чем когда-либо прежде. То, что я обнаружил в процессе, не оставило камня на камне. Очевидно, что я выжил только психологически, но никогда не жил по-настоящему. Моя твердая убежденность в том, что я был ребенком мечты для моих родителей, растворилась в воздухе. Правда в том, что мои мама и папа сначала хотели заработать денег и построить дом, прежде чем иметь детей. Так что я был в плохой ситуации, и моя мать пыталась от меня избавиться. К тому же она работала на шумной холодной мраморной фабрике до 7 месяца беременности.
За день до родов она вышла вспахать поле с плугом. По ее собственным словам, быки бы не справились без нее. Сначала работа, потом ребенок! Я только и слышал жалобы матери на мое рождение, каким оно было тяжелым, и как она чуть не умерла от потери крови, если бы врач не пришел на следующий день и не остановил бы кровотечение. Ни слова о том, как бы она была счастлива со мной. И так продолжалось. По рассказам моей матери, я чуть не умер через год, потому что не мог выносить сухое молоко, которое давали мне в качестве заменителя всего после шести недель грудного вскармливания. Если бы вышеупомянутый семейный врач не поднял тревогу и не поменял еду на рисовую кашу, я бы, наверное, не был сегодня жив. В основном со мной оставалась мать, так как мой отец был пастухом и вместе со своей паствой ходил через села. Судя по-всему, я еще был "кричащим ребенком", который ужасно действовал на нервы моему отцу, когда тот приходил домой и хотел провести свой час с женой. Как рассказали мои родители в мой 50-летний день рождения, однажды вечером, когда я не мог перестать кричать, отец подошел к моей кроватке и так наорал на меня, что я тут же замолчал и с тех пор, наверное, больше никогда не кричал. "Потом была тишина", - с гордостью сказала моя мама.
В очередной раз я был ошеломлен этой, казалось бы, забавной историей! Но потом я все больше приходил в себя и смог похоронить иллюзии счастливого детства и любящих родителей. С момента моего зачатия я не был желанным и после этого не испытывал настоящей родительской любви и душевного тепла. Кроме того, у обоих родителей не было никаких запретов на физическое наказание нас, детей. Они били нас руками, пинали ногами и использовали прутья, ложки и ремни, чтобы причинить физическую боль и унизить нас психологически. Аресты в комнатах и комендантский час сделали все остальное. Отсутствие любви и жестокость собственного детства помогли мне серьезно отнестись к реальности детских травм людей, с которыми я работал в терапии. Таким образом, я продолжаю работать над разработкой нового подхода: теория и терапия психотравмы с ориентацией на идентичность (ОИТП). Книга "Фрюхесская травма" (Ruppert 2014) - это результат моего исследования собственной пренатальной истории.
Приходя к собственной правде и реальности
Почему я стал психологом и психотерапевтом? Потому что мне самому это было нужно. Потому что я должен был научиться распознавать свое внутреннее "Я", находить для него лингвистическое выражение и искать способы открыть себя. Так что все мои профессиональные шаги всегда были стратегиями выживания при травмах. Но они также привели меня к моим травмам и к возможности столкнуться с ними. Теперь я могу использовать свои знания и опыт на благо тех, у кого есть профессиональные заботы. Я могу помочь им осознать свои стратегии выживания и увидеть травмы, которые когда-то сделали необходимым идти в раскол с собой. С этой точки зрения, шаги в направлении восстановления собственной психики могут быть сделаны. Так что моя жизнь всегда сталкивалась с новыми вызовами, которые я не мог решить психически. Сначала я пытался справиться с ними с помощью привычных стратегий выживания. Если это не срабатывало, мне было легко создать новую стратегию выживания после травмы. В то же время я все быстрее понимаю в таких ситуациях, что теперь есть шанс проникнуть глубже в себя и интегрировать ту часть меня, которая была отколота от меня до сих пор.
Биография травмы
Как я знаю из своей терапевтической практики, я не единичный случай. Многие люди просыпаются только тогда, когда достигают своих пределов. Только тогда они ищут терапевтическую поддержку. В большинстве случаев оказывается, что они не могут продолжать свои привычные стратегии выживания после травмы, как раньше. Я выяснил, что многие люди не только пережили травматический жизненный опыт, но и что вся их жизнь уже является "биографией травмы"
Травма собственной преступности
↑
Травма сексуальности
↑
Травма Любви
↑
Травма Идентичности
Эта биография травмы начинается с того, что я называю "травмой идентичности" (Ruppert and Banzhaf 2017). Это случается, когда человека вообще не должно быть. Тогда когда его не хочет мать, которая беременна им. Что случается чаще, чем некоторые думают. Женщины беременеют в результате изнасилования, они еще слишком молоды, чтобы стать матерями, у них уже есть ребенок, о котором нужно позаботиться, как вдруг снова узнают, что уже снова беременны, они не хотят иметь так много детей или уже закончили рожать внутри себя, как вдруг снова узнают, что беременны. Все это также быстро порождает мысли об абортах, и даже если аборт не был сделан, нерожденный ребенок может неделями сидеть в камере смертников, а не в утробе приветливой матери. Это может превратить имплантацию оплодотворённой яйцеклетки в игру не на жизнь, а на смерть.
Такие ситуации часто приводят к тому, что ребенок раскалывается психически и пытается выживать в утробе матери. Для этого ребенок отказывается от собственного здорового эго и взамен его в очень раннем возрасте развивает эго выживания. Он умело приспосабливается к матери, чтобы быть как можно более незаметным и быть как можно меньшей обузой для матери. «Травма идентичности» неизбежно приводит к «травме любви», потому что в центре внимания собственных психологических событий уже находится не сам человек, а другие люди снаружи. Это снаружи — мать в маленьком ребенке. Мать — это его мир и, таким образом, становится центром его психики. Но ребёнок ссылается на мать, которая его отвергает. Это фундаментальное противоречие, которое всегда идет в ущерб собственному психическому здоровью. Ребенок готов пожертвовать собой ради матери. Он предоставляет себя в распоряжение с девизом: если мать уже дала мне жизнь, т.е не убила меня, то я должен также выразить ей благодарность. Стыковка с матерью может зайти настолько далеко, что ребенок также настолько глубоко усваивает травматические чувства матери, что не может отличить свои страхи, гнев, боль или стыд от чувств матери. Поэтому "травма любви" также означает, что человек остается в детстве и никогда по-настоящему не вырастает.
Это также отражается в его образовательном и профессиональном развитии. Он всегда ориентируется на внешний мир и на власти, которыми, как он надеется, будет замечен и увиден. Такие дети становятся адаптированными и хорошо воспитанными учениками, которые учатся тому, что им дается. Так как они не имеют доступа к собственному эго, им не трудно, с одной стороны, узнать факты и выполнить задачи, которые не имеют ничего общего с ним самим. Кроме того, вся система школы и обучения ориентирована на соревнования (Кон, 1989 г.). Если вы хотите добиться успеха в жизни, вы должны быть лучше, чем ваши одноклассники и сокурсники. Это продолжает в огромной степени способствовать внешней ориентации. Я не смотрю на себя, т.е. на свои желания, потребности и цели, а ориентируюсь на других, на моих коллег-конкурсантов и на тех, кто определяет победителей и проигравших в конкурсе через оценки, сертификаты и отчеты, т.е. на преподавателей, профессоров и начальство в компании. Социальное окружение также обеспечивает для этого соответствующую идеологию: дети стремящиеся к успеху, получите очки! Не спрашивайте, что общество может сделать для вас, а что вы можете сделать для служения обществу!
Расщепление психики
Психическая травма приводит к расщеплению личности человека на три основные психические структуры (Рисунок 2): - Как травмированные люди, мы все еще имеем здоровые психические функции.
Основной принцип человеческой психики, позволяющий живому организму получить доступ к своей окружающей среде и своему внутреннему миру, остается неизменным.
Однако травмирующие переживания, которые не могут быть навсегда признаны реальными, должны быть отделены друг от друга. Например, тот факт, что тебя не хотят, не любят и не защищают родители. Связанные с этим чувства страха, гнева, стыда и физической боли нельзя переносить постоянно, поэтому они должны быть заблокированы. Это могут быть вещества, выполняющие анестезирующие и наркотические функции для человеческого организма. В зависимости от возраста, в котором человек становится жертвой травмы, развиваются внутренние части идентичности. Может быть даже так, что некоторые части все еще чувствуют себя как в утробе матери или все еще застряли в родовом канале.
Как аналог травмированных частей, стратегии выживания затем развиваются в расколотой психике. Они просто утверждают, что травмы не было. Они затуманивают ее и изобретают в своем воображении противоположный мир, который кажется красивым и необремененным. При необходимости они прибегают к наркотикам и такому поведению, которое может создать такой красивый вид, по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Чем экстремальнее психотравма, тем экстремальнее становятся стратегии выживания человека.
Схема 2: Разделение в структуре личности из-за психотравмы
Максимальная готовность к адаптации
В профессиональной реализации это означает, что травмированные люди могут также адаптироваться к системам, которые не отвечают их собственным потребностям и даже наносят им вред. Они просто игнорируют эту реальность и во многом уговаривают себя на нее. Они яростно сопротивляются критике своих адаптационных стратегий, потому что в противном случае им пришлось бы противостоять своим собственным отстраненным травматическим чувствам. Таким образом, могут возникнуть и целые экономические системы, в которых разделение человеческих чувств принципиально необходимо. Вместо собственных потребностей, для которых кто-то работает, на его место приходят абстрактные явления, такие как "деньги", "прибыль" или "рост".
Тогда работа больше не служит людям для удовлетворения их жизненных потребностей и достижения хорошей жизни (Бауэр 2013). Он становится средством для достижения цели максимизации прибыли. Люди больше не работают, чтобы жить хорошо, они живут больше, чтобы работать с утра до вечера. Чем больше они работают, тем больше они, в свою очередь, ликвидируют собственные возможности трудоустройства в такой экономической системе и в конечном итоге оказываются на краю пропасти безработицы. Поэтому и это тоже неприятное положение вещей, поскольку оно связано с безденежностью и, следовательно, с исключением всех продуктов, которые можно получить только за деньги. Экономическая система товарного производства (Varufakis 2015) также порождает все новые и новые потребительские потребности и усиливает внешнюю ориентацию тех, кто сохраняет ее на основе своей травмы идентичности и травмы любви со своей стратегией выживания при травме. Мы везде, но только не с нами, метко озаглавленная книга Герхарда Мильцнера об обществе цифрового потребителя (Milzner 2017).
Метод запроса и резонансная техника
Как уже упоминалось, я начал работать терапевтически с семейными растановками в 1994 году. В то же время я разработал свою собственную теорию, которую я называю IoPT. Которую я называю методом запроса. Он заключается в том, что человек, которого я сопровождаю, терапевтически формулирует свою собственный запрос. Это может быть конкретный вопрос (например, как я пережил свое рождение?), цель (например, я хочу любить себя) или мысль, которая занимает ума (например, почему мне никогда не хватает?). Каждое слово в запросе - это отдельная часть информации, которая дает информацию о психике человека и его развитии. Для того, чтобы понять психическое строение за словом, я использую резонансную технику. Для этого других людей в группе просят войти в резонанс с соответствующим словом. В индивидуальном занятии слова ставятся на напольные якоря, и человек, делающий запрос, затем встает сам на эти якоря и, таким образом, входит в резонанс сам. По моему опыту эта техника работает очень точно. В течение короткого времени, например, в групповой ситуации, становится понятна основная структура заявки. Отдельные резонаторы выражают здоровую, травмированную и выживающую часть человека, которые показывает растановка в разном возрасте.
Таким образом, растановка часто может быть отнесена к определенному разделу биографии травмы человека и приведена к психологической интеграции. В 1994-1998 гг. я проводил отдельные открытые семинары по рабочим и организационным растановкам, на которых участники могли обсуждать вопросы, связанные с работой и деятельностью компаний. Регулярно выяснялось, что проблемы, с которыми люди сталкиваются в своей трудовой и профессиональной жизни, можно проследить по травмам, которые уже возникли в детстве и которые сейчас вновь и вновь повторяются с разным кадровым составом. Вместо враждебно настроенной матери, вместо брата и сестры, в симбиозе ненависти и любви втягивается начальник (Ruppert 2001). В случае с методом запроса, каждый человек сам решает, из какой области поступает запрос. Это могут быть также профессиональные или денежные проблемы. Запрос может быть также выражена рисунком. В этом случае различные элементы рисунка сначала идентифицируются и выражаются через резонансные генераторы. Недавно человек сформулировал запрос: "Я хочу получать зарплату, которая мне причитается". Как и следовало ожидать, "зарплата" была его отцом, за признание которого он боролся на протяжении всей своей жизни.
Травматизированные общества
Если большинство людей в обществе испытывают психологическую травму, то вместе они образуют также травматизированные и травмирующие общества (Ruppert 2018).
Как такое может случиться? Очевидно, через войны. Войны — это систематические проекты, направленные на травмирование масс людей, как пострадавших от травм, так и виновных в них. Ориентированная на конкуренцию экономика также приводит к тому, что миллионы жертв травм и лиц, наносящих им травмы, становятся их жертвами. Точно так же отношения между мужчинами и женщинами могут легко стать источником взаимной травмы. Наконец, детство — это кошмар, из которого человечество только пробуждается (deMause 1980). Каждое родительское поколение по-своему находит способы и средства нанести серьезный психологический ущерб своему детскому поколению. Сегодня самые высокие показатели рождаемости при кесаревом сечении, ранний внешний уход за детьми в яслях, массовый развод родителей и ориентированная на конкуренцию школьная система, среди прочего, требуют, чтобы дети в раннем возрасте демонстрировали наилучшие результаты, воздерживались от необходимости играть и думали о будущем.
В травмированном обществе нелегко найти свой путь как в личном, так и в профессиональном плане. Поэтому это должно быть поставлено как самостоятельная цель. Как мне найти выход из моей задачи идентификации и прийти к стабильному и надежному Я? Как найти партнера, который хочет что-то подобное? Как найти профессиональную нишу, где мне не придется сгибаться и отказываться от себя и получать достаточно финансовых средств, чтобы жить хорошую жизнь? Как избавить собственных детей от необходимости идти по пути "травмы любви" в раннем возрасте? На данный момент я очень рад, что встал на этот путь, и что могу сопровождать многих других людей по своей профессии немного на пути из его травмы идентичности. Я подозреваю, что сейчас это больше, чем просто моя стратегия выживания при травме.